– Ты до сих пор любишь покойную жену.
– Я всегда буду любить Алию, – просто сказал он, – но нас с тобой связывают совершенно другие отношения. Юная и неопытная, она боготворила меня. Я был ее королем, а не ровней. Ты не ошиблась, говоря, что ее образ стал для меня идеалом, которому я поклонялся, но и оправданием одиночества. Романтическая любовь казалась выдумкой, но теперь я понял, что она существует. – Саладин не сводил с нее горящих глаз. – Поверь, Ливви, мое сердце принадлежит тебе. Хотя твое упрямство и непокорность иногда сводят меня с ума, все равно люблю тебя страстно, верно, преданно.
У Ливви пропали все сомнения в его искренности. Она представляла, какого труда стоило гордому шейху такое признание, и поверила каждому слову. Но что-то сдерживало ее.
– Я тоже очень люблю тебя, Саладин, – призналась она, – но не уверена, что смогу стать такой любовницей, какая тебе нужна.
– Какая же мне нужна любовница? – спросил он осторожно.
– Я уже почти решила продать дом, добавить деньги, которые ты заплатил мне, и завести собственную скаковую конюшню. Только место еще не выбрала. Тебе это вряд ли понравится, а меня не устроят такие отношения, которые ты предлагаешь. Хотя теперь, когда я снова увидела тебя, то засомневалась, – пожала плечами Ливви. – Пока мне трудно представить себя живущей в роскошных апартаментах, куда ты мог бы приезжать и навещать меня.
Саладин нахмурился.
– Приезжать? Навещать? – повторил он в изумлении.
– Ну да. Когда окажешься в Лондоне. Так, кажется, принято?
Смех Саладина напоминал тихое рычание льва. Он обнял Ливви и нежно приподнял большим пальцем ее подбородок.
– Я надеялся увезти тебя в Джазратан как свою королеву. Я собирался жениться на тебе.
У Ливви вспыхнули щеки. Она вспомнила его упреки.
– Знаю, – сказал Саладин с сожалением, – но, скорее всего, я обвинил тебя в матримониальных амбициях, потому что сам уже думал об этом. Я бы не потерпел другого сценария наших отношений. – Ты согласна, Ливви? Станешь моей женой?
В глазах Саладина сияла любовь, сравнимая только с чувством, кипевшим в ее груди, и Ливви больше не могла сдерживать рвущуюся из груди радость. Она обвила руками его шею.
– Да, Саладин. Я выйду за тебя замуж хоть завтра, если хочешь.
Бракосочетание отмечалось дважды. Сначала скромно в маленькой каменной церкви, где венчались родители Ливви, а потом в Джазратане. На торжественной церемонии присутствовали главы государств и немало представителей конного мира.
Сначала Ливви не могла привыкнуть к обилию фотографий в газетах, где она стояла под руку с Саладином. Поверх прозрачной фаты на ее голове сверкала корона из бриллиантов и рубинов, а золотое платье переливалось, как шерсть пегой лошади.
Ливви быстро освоилась в стране, которую полюбила. В ее ближайшие планы входило изучение языка Джазратана и подготовка Бархана к участию в скачках на престижном Кубке Омана. Когда ее спрашивали, насколько ей комфортно в новой роли королевы государства, ведь совсем недавно она была хозяйкой лишь скромного пансиона в Дербишире, Ливви отвечала совершенно искренне. Она говорила, что ее ничуть не смущает роскошный королевский дворец, потому что ее дом там, где Саладин.
Саладин стал реже покидать страну, а когда выезжал, брал Ливви с собой: ему нравилось представлять миру свою жену.
Когда позволяло время и новые обязанности, Ливви работала на конюшне. Очень скоро она завоевала уважение персонала, потому что была умелой, надежной и не кичилась своим статусом. На закате, когда спадала жара, Ливви любила выезжать с Саладином на конную прогулку в пустыню. Иногда они навещали «свой» оазис, где когда-то занимались любовью под сенью пальм.
После недолгих уговоров, Ливви убедила Саладина устроить церемонию официального открытия прекрасного розария и пригласить родителей Алии и ее братьев с женами в качестве почетных гостей. Поначалу атмосфера была грустной: мать Алии не могла сдержать слез, когда привязывала маленький траурный венок на ворота Фадди. В глазах Саладина тоже стояли слезы. Однако родители Алии согласились взять с собой внуков, и скоро все сидели в тенистом саду, пили жасминовый чай и с улыбками наблюдали за игрой двух карапузов среди цветущих кустов.
Прошло несколько лет, прежде чем Бархан выиграл главный приз Кубка Омана, а спустя долгое время он стал производителем. От него родился жеребенок – точная копия великолепного жеребца. Пеппа постепенно привыкла к Саладину, смирившись с его присутствием в жизни хозяйки. Кошка наслаждалась жизнью во дворце, окруженная заботами персонала, правда, вызвала легкий переполох, когда принесла пятерых котят от уличного кота, жившего на задворках конюшен. Надо отдать ей должное – Пеппа оказалась прекрасной матерью.
Саладин не позволил продавать особняк Вайтвик-Мэнор, решив, что имение станет их базой, если, устав от жары пустыни, они захотят уединиться в английской провинции.
– Важно, чтобы дети, если они у нас будут, знали и любили наследие матери. Твои корни столь же важны, как и мои, дорогая, – сказал Саладин, поглаживая голову Ливви, лежащую на его обнаженной груди.
– Совершенно согласна, – заметила Ливви, поеживаясь от наслаждения, когда рука Саладина скользнула ниже вдоль живота. – И это прекрасный повод сообщить тебе что-то важное.
Саладин замер, затаив дыхание, совсем как она, когда утром проверяла результаты теста. Они специально не планировали, но Ливви знала, как он мечтает о наследнике. Сама Ливви хотела от него ребенка с той минуты, когда Саладин надел ей на палец обручальное кольцо.